В предисловии к «Младшей Эдде» М.И. Стеблин-Каменский пишет о ней: «ни в одном другом произведении не нашла такого полного отражения мифология, которую не только все скандинавские народы, но и все народы, говорящие на германских языках, считают своим ценнейшим культурно-историческим и художественным наследием»[1]. Бесспорно, это так – ни в одном другом памятнике любого из германских народов не сохранилось большего числа языческих мифов (в данном случае подразумевается – мифов о богах), чем в «Младшей» и стоящей с ней в одном ряду «Старшей Эдде». Хотя, по словам А.Я. Гуревича, «эддические песни не составляют связного единства, и ясно, что до нас дошла лишь часть их»[2], именно эти два текста служат основой для большинства реконструкций любого из германских язычеств.
Тем не менее, также бесспорным является мнение, что язычество по «Эддам», или эддическое язычество, не было явлением общегерманским. Ведь «мифология не была ни государственной, ни племенной. Унификации не было, как не существует её в язычестве в принципе. Поэтому влияние локальных различий могло быть весьма существенным и достаточно отчётливо дифференцировать миф и культ даже соседних областей»[3]. Обе «Эдды» были записаны в уже христианскую эпоху на северо-западной окраине германского мира – в Исландии. Начало формирования основных мифологем «Эдд» относится, по всей вероятности, ещё к первым векам н.э., и происходило оно в среде континентальных (относительно Скандинавии) племён[4]. Но очевидно, что за пределами исландского региона и XIII века (то есть времени и места записи «Эдд») у тех или иных германских общностей религия могла коренным образом отличаться от эддической, при анализе которой мы «не вполне отчётливо представляем путь развития и преемственности общегерманского и скандинавского в мифе»[5]. Можно напомнить, что Исландия была заселена лишь с IX в., а её население от общей численности германских народов в любую эпоху составляло (и составляет) мизерный процент.
Но мало того, это был лишь вариант даже для исландского и скандинавского языческого мира. Мифология «Эдд» (особенно «Младшей», где отчётливо выделяется первенство бога Одина) описывает языческое мировоззрение прежде всего одной социальной группы – викингов, участников морских грабительских походов, т.е. относительно узкого слоя общества. А.А. Хлевов, проанализировав целый ряд как письменных, так и археологических источников по религии Северной Европы, утверждает, что бог «Тор, без сомнения, был центральным персонажем скандинавской мифологии и главой германского пантеона в период до начала эпохи викингов»[6]. Об эддическом взгляде он пишет: «мы имеем дело с саморазвивающимся и живым профессиональным фольклором, создателями и потребителями которого были прежде всего сами воины и их вожди. Поэтому говорить о снижении популярности Тора в корне неверно. Речь должна идти о коренном отличии эпохи викингов – формировании узкоспециального варианта культуры, в которой именно Один приобрел безусловно доминирующее значение. В полной мере это должно быть отнесено и к Фрейру. <…> значение Фрейра, без сомнения, не снизилось и в эпоху викингов. Другое дело, что мы почти лишены возможности взглянуть на мир глазами непосредственного производителя, крестьянина»[7], то есть типичного почитателя бога плодородия Фрейра. И подытоживая: «нельзя утверждать, что с переходом к эпохе викингов образ Одина затмил образы прочих верховных асов. Граница прошла не столько между разными эпохами, сколько между социальными группами. Более того, эта граница существовала и ранее, теперь она лишь обозначилась предельно чётко и нашла отражение в литературно-эпической традиции, которая заведомо формирует у нас несколько предвзятое представление»[8]. То есть, даже не рассматривая религии других германских народов и рассуждая исключительно о скандинавском язычестве, нельзя говорить о безусловном главенстве в нём Одина, более справедливым представляется выделить некую небольшую группу верховных божеств, в которую входят также Тор и Фрейр. Их главенство варьируется, в т.ч. в различных социальных слоях, мировоззрение лишь одного из которых доминировало при создании «Эдд». Несмотря на это, нужно подчеркнуть, что кое-где (прежде всего в «Старшей Эдде») всё же можно выявить отдельные пласты верований других слоёв общества помимо викингов. Кроме того, само социальное разделение в раннесредневековой Скандинавии не знало установленных раз и навсегда границ; практически любой мог побыть в течение своей жизни крестьянином, викингом, наёмником и т.д.
И всё же эддическая мифология вовсе не равна ни германской, ни даже скандинавской. Словосочетание «скандинавское язычество» в принципе условно; и возникло, поскольку Исландия входит в скандинавскую культуру, а кроме исландских по происхождению «Эдд» других более или менее цельных источников по языческой мифологии о богах германцев попросту нет. Эддическое же язычество – лишь один из многих вариантов германской религии, а отнюдь не всеобщий её канон; и этот вариант был свойственен прежде всего скандинавам-викингам.
В таком ключе нужно видеть и загробные представления мифологии обеих «Эдд» и дополняющей их «Саги об Инглингах», которую, как и «Младшую Эдду», создал Снорри Стурлусон. Рассмотрим, что говорят о загробном существовании эддические источники.
Подробнее всех, конечно, «Младшая Эдда»: «всего же важнее то, что он [Один] создал человека и дал ему душу, которая будет жить вечно и никогда не умрёт, хоть тело и станет прахом иль пеплом. И все люди, достойные и праведные, будут жить с ним в месте, что зовётся Гимле или Вингольв. А дурные люди пойдут в Хель, а оттуда в Нифльхель»[9]. Эта цитата послужила основанием предполагать христианское влияние в представлении о рае и аде (hell)[10]. Но индоевропейская религия разработала концепции благого небесного и безрадостного подземного загробного мира задолго до христианства, что подтверждает греческая мифология с её прекрасным Элизием и мрачным Аидом, описанными Гомером за восемь веков до Иисуса. По всей видимости, представление о загробном подземном мире относится к палеолиту – уже более 100 000 лет назад неандертальцы хоронили людей в землю с некими орудиями и пищей для употребления их после смерти умершим[11]; а позже (возможно, в связи с кремацией) в ряде культур душа стала отождествляться с птицей, улетающей на небо[12]. При этом старое представление не забылось, а приобрело более низкое значение. Возможно, добавлены в связи с христианским влиянием лишь загробные муки «грешников» в Хель (за вполне христианские грехи): «шли чрез потоки поправшие клятвы, убийцы подлые и те, кто жён чужих соблазняет; Нидхёгг глодал там трупы умерших, терзал он мужей»[13].
«Сага об Инглингах» сообщает: «Один умер от болезни в Швеции. Когда он был при смерти, он велел пометить себя остриём копья и присвоил себе всех умерших от оружия. Он сказал, что отправляется в Жилище Богов и будет там принимать своих друзей. Шведы решили, что он вернулся в древний Асгард и будет жить там вечно»[14]. Эвгемеризм – попытка обосновать языческих богов как исторических персонажей древности – вероятно, уже «христианский» ход автора саги. Но надо отметить, что именно этой «меткой» оружием Один заявлял о том, как попасть к нему. О той же роли Одина говорит «Младшая Эдда»: «Одина называют Всеотцом, ибо он отец всем богам. И ещё зовут его Отцом Павших, ибо все, кто пал в бою, – его приемные сыновья. Им отвёл он Вальгаллу и Вингольв, и зовут их эйнхериями»[15].
Расспрашивая о Вальгалле, Гюльви интересуется: «“а есть ли у эйнхериев такое питьё, чтоб не уступало еде изобилием? Или пьют там просто воду?” Высокий отвечает: “Странен мне твой вопрос! Будто станет Всеотец звать к себе конунгов и ярлов и других знатных мужей и предлагать им воду! И, верно, многим, попавшим в Вальгаллу, слишком дорогим питьём показалась бы та вода, если бы не сулила им Вальгалла лучшей награды за раны и смертные муки…”»[16]. Далее идёт знаменитое описание богатых и щедрых пиров Вальгаллы. Стоит отметить фразу: «будто станет Всеотец звать…» Не значит ли она, что попадание того или иного человека в Вальгаллу – это решение хозяина этого чертога Одина, а не некое «автоматическое» действие, происходящее лишь при условии «правильного» умирания? Ясного ответа в «Эддах» нет.
Впрочем, как видно, не только Вальгалла является уделом павших на поле боя: это ещё и упомянутый Гимле, а также «святилище богинь»[17] Вингольв, и даже это не всё. «Фрейя же – славнейшая из богинь. Владения её на небе зовутся Фолькванг. И когда она едет на поле брани, ей достается половина убитых, а другая половина – Одину»[18]; Фрейя названа «владычицей павших»[19]. Довольно необычно то, что «Фрейя вместе с Одином распределяет победы и поражения воинов, что совершенно не идёт представительнице ванов», но, по словам Е.М. Мелетинского: «сама противоположность асов и ванов релевантна только в космогонии [то есть акте творения мира], включающей мотив войны между асами и ванами. В других фрагментах скандинавской мифологии “боги” и “асы” полностью синонимичны. Исторически “ваническая” мифология (аграрная культовая мифология, которую условно можно отнести к “средиземноморскому” типу) несомненно оттеснена и поглощена “асинической” (прежде всего “одинической”) мифологией»[20]. Таким образом, можно предполагать, что роль покровительницы воинов у богини плодородия и представительницы ванов Фрейи появилась в то время, когда восторжествовала «асиническая» воинственная мифология, в которой противопоставление асов и ванов уже практически стёрлось. Куда менее вероятным выглядит сохранение образа Фолькванга как наследие «ванической» мифологии, предшествующей «асинической» индоевропейской.
При этом вне какого-либо боевого контекста о богине Гевьон сообщается: «ей прислуживают те, кто умирает девушками»[21]. Гевьон была «из рода асов»[22] и было бы странно предполагать её живущей вне Асгарда. Другую любопытную фразу бросает в перебранке с Тором Харбард, то есть Один: «у Одина – ярлы, павшие в битвах, у Тора – рабы»[23]. Возможно, бытовало преставление, о котором кроме указанного намёка ничего не сохранилось, о некоем особом благом загробном пристанище для рабов, которым правил Тор. При этом, конечно, покровительство Тора распространялось и на многие другие слои общества, и Харбард лишь с целью раздразнить Тора заострил на этом внимание. Такое вполне вероятно, учитывая вышесказанное о различных социальных предпочтениях верховных богов «Эдд». Так, в то время как у Одина не было каких-то общераспространённых знаков, знаменитые амулеты-молоточки Тора и в эпоху викингов «продолжали носить все слои общества»[24]. Владением Тора назван Трудхейм (или Трудвангар[25]), в котором располагается чертог Бильскирнир, причём последний описан «из всех чертогов <…> самым просторным»; он упомянут тут сходно и рядом с Вальгаллой Одина[26].
Все перечисленные из этих загробных благих пристанищ находятся в Асгарде, мире богов. Например: «в Асгарде перед воротами Вальгаллы есть роща по имени Гласир, все листья в ней из красного золота»[27] или «на южном краю неба есть чертог, что прекраснее всех и светлее самого солнца, зовётся он Гимле»[28]. Нужно отметить, что сама Вальгалла – это не мир, а лишь палаты: «всякий день, лишь встанут, облекаются они [эйнхерии] в доспехи и, выйдя из палат, бьются и поражают друг друга насмерть. В том их забава. А как подходит время к завтраку, они едут обратно в Вальгаллу и садятся пировать»[29]. «Речи Гримнира» в «Старшей Эдде», описывая «священную землю <…> близ асов и альвов»[30] называют «дворами» и «палатами» жилища многих богов, среди которых Вальгалла и Фолькванг; много их перечисляет и «Младшая Эдда». «Нам неизвестно точное число чертогов асов, хотя и можно предположить, что каждому из них принадлежало отдельное жилище или, что более верно, пиршественный зал»[31]. При этом «почти полное отсутствие следов культа Локи, однако, давно уже наводит на мысль что Локи является своего рода мифологическим “козлом отпущения” для кровавых ритуалов, посвящённых Одину»[32], и, следовательно, не стоит искать его чертоги в Асгарде. Тем более, и согласно мифам, в наказание за смерть Бальдра и оскорбления богов он был прикован к скале в некой пещере[33].
Что касается самого Асгарда, то он описан двояко. В ряде случаев он помещён на небо, и с ним мир людей Мидгард связывает мост-радуга Биврёст[34]. В других случаях кажется, что он соседствует с Мидгардом, во всяком случае, иногда его как наваждение воспринимают люди, приехав туда обычными способами. То есть Асгард, скажем, из «Видения Гюльви» «это лишь то, что боги сочли нужным сообщить о себе человечеству»[35]. Те или иные черты мифических миров «Эдд» и их локализация даются «лишь постольку, поскольку возникает нужда в сиюминутной характеристике места действия и не предполагают никакой систематизации и строгой пространственной привязки»[36].
В действительности, загробных обиталищ в Эддах описано довольно много, и не всегда понятно, относятся ли они к Асгарду, кто в них правит, и кто туда попадает, например: «добрые напитки достанутся и тем, кто вкушает блаженство в чертоге по прозванию Бримир. Он стоит на Окольнире. Прекрасный чертог стоит и на Горах Ущербной Луны, он сделан из красного золота, и зовут его Синдри»[37]. И т.д.
Всё сказанное позволяет допустить, что у каждого значимого бога было своё обиталище, и все они располагались в Асгарде. Почитавшие то или иное божество люди не только получали его покровительство при жизни, но также после смерти, если их покровитель считал их достойными, попадали в его прекрасные палаты в Асгарде. Вопреки общепринятому мнению о закрытости благого загробного бытия для не-воинов[38], можно допустить при толковании мифов и мнение о том, что сущность «спасения» эддического язычества заключалась не исключительно в том, чтобы умереть на поле битвы помеченными остриём копья, а в собственно почитании эддических богов. Вальгалла – удел викингов, куда они попадают к своему покровителю Одину. Именно версию их религии описывают «Эдды». Но, скажем, и раб, почитавший Тора; и воин, которому покровительствовала Фрейя; и крестьянин, поклонявшийся Фрейру; и все остальные представители скандинавского языческого мира могли рассчитывать на попадание в Асгард, в палату своего покровителя, отнюдь не всегда похожую на привычную к боям Вальгаллу. Как «Эдды» не донесли до нас полноты разнообразия верований всех социальных слоёв, так, видимо, затерялось и это представление. Ведь очевидно, что отнюдь не все скандинавы вели такой образ жизни, при котором смерть на поле боя была обычной и естественной. В то же время маловероятно, чтобы крестьяне, ремесленники, представители иных не-воинских слоёв отказывали себе в положительном загробном мире лишь потому, что не были убиты или не почитали верховным Одина. Да, они не попадали в Вальгаллу, мир воинов – но другие палаты Асгарда не были закрыты для них. Воззрения же, выраженные заявлением «Младшей Эдды», что в Хель попадают «люди, умершие от болезней или от старости»[39], могли использоваться для «внутреннего хождения» в среде викингов с целью подтверждения их исключительности и верности выбранного пути. За пределами «Эдд» и узкого круга дружинников вполне могли бытовать иные, к сожалению, несохранившиеся, как и любые иные кроме эддических, версии языческих верований.
Неудивительно поэтому, например, что именно обиталища Тора в Асгарде более просторны, чем чертоги Одина – они предназначаются куда большему числу людей, ведь «Тор продолжал оставаться всеобщим и наиболее популярным богом, он был достаточно многогранен (вопреки сложившейся традиции трактовки его образа), чтобы отвечать запросам практически любого слоя скандинавского общества, – каждый находил в его личности те качества, которые были ему необходимы в повседневной жизни»[40]. Тор был связан не только со стихией грозы и воинского дела, но также с такими явлениями, как хитрость, погода, урожай и плодородие, творение мира, небо, переход в иной мир, ярость, возбудимость, инициация и т.д.[41]
В пользу этого предположения можно выдвигать и многие иные аргументы, хотя оно и продолжит оставаться лишь гипотезой, поскольку прямым текстом в источниках данное мнение не приводится. Вероятно, эту версию можно проследить и на весьма разнообразном материале погребений, однако в данной статье это рассматриваться не будет.
Что касается царства Хель, разделённого на девять миров[42], то его описания как загробного мира довольно размыты. В Хель попадают после смерти, например, великаны – так, строитель стен Мидгарда, не названный по имени хозяин коня Свадильфари, пришёл в ярость после известной хитрости Локи. Тогда явился Тор, взмахнувший своим молотом над каменщиком: «первый же удар вдребезги разбил ему череп, и отправился он в глубины Нифльхеля»[43] (хотя неясным остаётся соотношение понятий Хель, Нифльхель и Нифльхейм). В «Старшей Эдде» целая песня («Поездка Брюнхильд в Хель») посвящена перебранке, происходящей между местной великаншей и погибшей эпической героиней Брюнхильд во время её проезда по Хель. При этом нужно подчеркнуть, что Брюнхильд «пронзила себя мечом насмерть»[44] и не вполне понятно, почему она оказалась в Хель. Мало того, даже сам Бальдр, убитый из-за подлости Локи, и Хёд, погибший в ходе мести за эту смерть, попали в Хель, хоть и были богами: «молвила слово Фригг и спросила, кто из асов хочет снискать любовь её и расположение, и поедет Дорогою в Хель, и постарается разыскать Бальдра, и предложит за него выкуп Хель, чтобы она отпустила Бальдра назад в Асгард»[45]; «какие есть кеннинги Хёда? Его зовут <…> “жителем Хель”»[46]. Описания этого мира в исландских текстах скорее сосредотачиваются на его многочисленных реках и колоритной ужасной владычице, носящей то же имя Хель[47]. При этом не упоминаются и великаны в Вальгалле, хотя многие из них погибли в бою от оружия.
Вполне вероятно, что такие фантастические описания путешествий, как, например, приведённое в восьмой книге «Деяний данов» Саксона Грамматика, могут послужить косвенным источником по представлениям о Хель, несмотря на явное влияние здесь античной литературной традиции. Так, после долгого плавания и некоторого пути по суше король Дании Горм в сопровождении мудрого Торкиля и некоторого отряда попали в мрачные грязные палаты, где встретили убитых Тором великанов. Сокровища здесь, если пытаться их взять, превращались в змей и драконов, повсюду были призраки и выглядящие недвижно чудовища, но стоило лишь попытаться что-то украсть, как они все оживали, убивая путников или лишая их рассудка[48].
Человек отправляется в загробный мир в том и с тем, как он был погребён или погиб. Не касаясь большого вопроса погребений, стоит всё же привести один яркий пример. В одной из саг викинг Буи Толстый, «получив смертельное ранение, прыгает со своего корабля в морские волны, захватив с собой два сундука с золотом»[49]. «Сага об Инглингах» сообщает: Один «постановил, что всех умерших надо сжигать на костре вместе с их имуществом. Он сказал, что каждый должен прийти в Вальгаллу с тем добром, которое было с ним на костре, и пользоваться тем, что он сам закопал в землю»[50].
Конечно, существовали в скандинавской религии и другие представления о жизни после смерти. Например, в «Саге о Греттире» говорится о трупе, обитателе кургана, который стерёг сокровища своей могилы и вступал в бой с грабящим её главным героем[51]. В другом месте того же произведения некий Глам, погибший от таинственной «нечисти», превратился в нечто похожее на славянского упыря – он выходил из могилы, нападал на людей и губил скот[52]. Поясняя значения исландского слова «драуг», А.Я. Гуревич пишет: «в сагах оно встречается многократно и неизменно обозначает покойника, который “живёт” в кургане и выходит из него обычно со злыми намерениями, тревожит людей и даже вредит им; облик его ужасен – часто это полуразложившийся труп, раздувшийся и посиневший, напоминающий Хель. Лишь полное уничтожение трупа, сожжение его и развеивание пепла, или вбивание в тело кола, либо отсечение головы, приставляемой затем к заду трупа, может избавить живых от визитов и пакостей злого выходца с того света и причинить ему “окончательную” смерть»[53]. Представления о множественности душ, присущие архаическим религиям, неплохо объясняют разнообразие посмертного бытия одного человека[54]. Однако с тематикой загробного «спасения», кажется, драуги не связаны, и рассматривать здесь как взгляды на них, так и некоторые иные воззрения на загробную жизнь скандинавов подробнее потому нет смысла.
Пребывание в любом из загробных миров, в эддической мифологии, как известно, вечно лишь условно. Когда наступает Рагнарёк, скандинавский конец света, среди прочих катастроф особо активизируются и оба загробных мира. Рушится от наступающих на Асгард огненных великанов радужный мост Биврёст[55]. Из Хель приплывают на корабле Нагльфар мертвецы, союзниками которым выступят различные чудовища и великаны, а также Локи. Противостоять им будут боги и эйнхерии – умершие люди, попавшие в те или иные палаты Асгарда. С ходом разрушений и вездесущим пожаром сама небесная крепость асов рухнет, останется лишь «Идавёлль-поле, где прежде был Асгард»[56]. Однако чертог Гимле «устоит и тогда, когда обрушится небо и погибнет земля»[57]. Умирают многие боги, и теперь «все люди должны с жизнью расстаться»[58], причём на этот раз, видимо, кроме Гимле (и возможно, Бримира и Синдри[59]) никакого иного загробного бытия не будет.
Мир погибает, но затем возрождается вновь: «поднимется из моря земля, зелёная и прекрасная», и на место, где был Асгард, приходят выжившие боги, прежде занимавшие второстепенное положение (поскольку все главные погибли). Среди них и прежние обитатели Хель Бальдр и Хёд; а также люди, мужчина и женщина, которые возродят род людской[60].
«Верхнее и нижнее царство мёртвых противостоят не только по полу своего хозяина (Один – Хель как муж. – жен.). Вальхалла даёт своим жителям полноценное продолжение жизни в верхнем мире, питание неисчерпаемым медовым молоком чудесной козы и неисчерпаемым мясом чудесного вепря, они там снова сражаются и снова оживают и пируют. В конце мира эти эйнхерии из Вальхаллы в качестве дружины Одина должны участвовать в бою на стороне богов, а мертвецы из царства Хель – на стороне хтонических чудовищ»[61]. Таким образом, разделение «правильно умерших», и потому попавших в Асгард, и остальных, попавших в Хель, действительно принципиально – в главной битве мира они окажутся по разные стороны, и будут сражаться между собой даже если были близки при жизни. В том числе и поэтому столь важным в эддической мифологии было «спасение», выражавшееся в загробном пути человека. Трудно сказать, в какой из миров отправлялись в этом мировоззрении христиане, логичнее всего предположить их попадание в Хель, ведь именно там пребывали те, кто не имел покровителя среди богов Асгарда.
Напоследок стоит отметить, что «Эдды» знают отдельные случаи, предстающие исключениями относительно общих правил. Так, в одной из эпических песен «Старшей Эдды» говорится: «в древнее время верили, что люди рождаются вновь, но теперь это считают бабьими сказками. Говорят, что Хельги и Сигрун родились вновь. Он звался тогда Хельги Хаддингьяскати, а она – Кара, дочь Хальвдана»[62]. Такие представления в целом несвойственны североевропейским религиям и ввиду своей редкости не меняют общей картины.
Кутарев О.В. Загробное «спасение» в эддическом язычестве // Северный Ветер. Киев: Простобук, 2015. №10. С. 23–28.
[1] Младшая Эдда. Л., 1970. (далее МЭ) С. 5.
[2] Старшая Эдда. СПб., 2001. (далее СЭ) С. 14.
[3] Хлевов А.А. Предвестники викингов. СПб., 2002. (далее Хлевов) С. 181.
[4] Хлевов. С. 160–161, 299.
[5] Хлевов. С. 160.
[6] Хлевов. С. 175.
[7] Хлевов. С. 163–164.
[8] Хлевов. С. 164–165.
[9] МЭ. «Видение Гюльви», 3. С. 19. Разделение на главы сделано по изданию: Edda Snorra Sturlusonar. Reykjavík, 1907. На русском URL: http://norse.ulver.com/src/snorra/index.html (дата обращения 14.05.2015).
[10] МЭ. С. 231.
[11] Зубов А.Б. История религий. Книга первая: Доисторические и внеисторические религии. М., 1997. С. 44–53.
[12] Косарев М.Ф. Основы языческого миропонимания. М., 2008. С. 107–132.
[13] СЭ. «Прорицание вёльвы», 39. С. 32.
[14] Сага об Инглингах // Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., 1995. (далее СИ) IX. С. 15.
[15] МЭ. «Видение Гюльви», 20. С. 39–40.
[16] МЭ. «Видение Гюльви», 39. С. 60.
[17] МЭ. «Видение Гюльви», 14. С. 30.
[18] МЭ. «Видение Гюльви», 24. С. 44.
[19] МЭ. «Язык поэзии», 28. С. 120.
[20] Мелетинский Е.М. Скандинавская мифология как система // Труды по знаковым системам, VII. Тарту, 1975. (далее Мелетинский) С. 47.
[21] МЭ. «Видение Гюльви», 35. С. 52.
[22] МЭ. «Видение Гюльви», 1. С. 16.
[23] СЭ. «Песнь о Харбарде», 24. С. 108.
[24] Хлевов. С. 179.
[25] МЭ. «Видение Гюльви», 21. С. 41.
[26] СЭ. «Речи Гримнира», 4, 23–24. С. 84, 87.
[27] МЭ. «Язык поэзии», 42. С. 127.
[28] МЭ. «Видение Гюльви», 17. С. 37.
[29] МЭ. «Видение Гюльви», 41. С. 61.
[30] СЭ. «Речи Гримнира», 4–26. С. 84–88.
[31] Хлевов. С. 158; МЭ. «Видение Гюльви», 17. С. 36–38.
[32] Мелетинский. С. 49.
[33] МЭ. «Видение Гюльви», 50. С. 88; СЭ. «Перебранка Локи», 65. С. 137.
[34] Например, МЭ. «Видение Гюльви», 13. С. 29.
[35] Хлевов. С. 155.
[36] Хлевов. С. 158.
[37] МЭ. «Видение Гюльви», 52. С. 93.
[38] Хлевов. С. 137.
[39] МЭ. «Видение Гюльви», 34. С. 49.
[40] Хлевов. С. 130.
[41] Хлевов. С. 170–178.
[42] МЭ. «Видение Гюльви», 34. С. 48–49.
[43] МЭ. «Видение Гюльви», 42. С. 64.
[44] СЭ. «Первая песнь о Гудрун», 27. С. 259.
[45] МЭ. «Видение Гюльви», 49. С. 83.
[46] МЭ. «Язык поэзии», 20. С. 112–113.
[47] Например, МЭ. «Видение Гюльви», 4. С. 20; МЭ. «Видение Гюльви», 34. С. 49 и т.д.
[48] Saxo Grammaticus. Gesta Danorum. The History of the Danes. Oxford, 2015. Vol. I. VIII.14. P. 598–613. Автор выражает признательность А.С. Досаеву за возможность ознакомиться с отдельными фрагментами готовящегося им в настоящее время издания полного перевода «Деяний данов» на русский язык.
[49] Хлевов. С. 71; Сага об Олаве сыне Трюггви // Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., 1995. XLI. С. 124.
[50] СИ. VIII. С. 14.
[51] Сага о Греттире. Новосибирск, 1976. (далее СГ) XVIII. С. 29–32.
[52] СГ. XXXII–XXXV. С. 56–64.
[53] Гуревич А.Я. «Эдда» и сага. М., 1979. С. 146–147.
[54] Кутарев О.В. Древнеславянские загробные представления и концепция множественности душ // Acta Eruditorum. СПб., 2013. Вып. 13. С. 21–24. URL: http://dajbojic.livejournal.com/1091.html (дата обращения 14.05.2015).
[55] МЭ. «Видение Гюльви», 13. С. 29–30.
[56] МЭ. «Видение Гюльви», 53. С. 94.
[57] МЭ. «Видение Гюльви», 17. С. 37.
[58] СЭ. «Прорицание вёльвы», 56. С. 36.
[59] МЭ. «Видение Гюльви», 52. С. 93; С. 231.
[60] МЭ. «Видение Гюльви», 53. С. 94.
[61] Мелетинский. С. 42.
[62] СЭ. «Вторая Песнь о Хельги убийце Хундинга», 51. С. 205.