Несколько дней назад мне довелось побывать на средневековой секции очередной конференции «Скандинавские чтения» (https://www.kunstkamera.ru/science/konferencii_i_seminary/2023/skandinavskie_chteniya). Не стану здесь детально описывать, что там было (в целом, как всегда – шикарно и очень полезно), отмечу только один эпизод. Небезызвестный В.В. Василик в своём выступлении затронул тему эсхатологии – конца света, и поставил целью убедить публику, что не только рассматриваемый им древненемецкий текст «Муспилли» IX в. (кто вспомнил Муспельхейм – молодец) на самом деле полностью вышел из христианства, но и ВООБЩЕ ВСЯ ГЕРМАНСКАЯ ЭСХАТОЛОГИЯ является лишь заимствованием и развитием христианских идей.
Для начала приведу несколько цитат из перевода «Муспилли» самого В.В. Василика (https://pravoslavie.ru/91251.html): в битве святого Ильи с сатаной
«..потерпит пораженье Илия,
когда прольётся кровь на землю Илии,
тогда сгорят все горы и леса,
и на земле вода вся высохнет,
и в пламень обратятся небеса,
падёт луна с небес и мир сгорит.
И камени на камне не останется.
Тогда на землю день Суда придёт.
В огне людей дела проверятся,
никто не сможет ближнему помочь.
Когда дождь огненный все подожжёт,
огонь и воздух всё здесь истребят,
то где межа, где бился с братом брат?
<…>
Предстать должны все люди пред Судом,
когда небесный рог издаст свой звук
<…>
На землю ангелы тогда сойдут,
разбудят мёртвых, привлекут на Суд,
из гроба встанет каждый человек,
оставит гроб и примет тело вновь,
чтоб праведно ответить на Суде»
Всякий, кто знает скандинавские языческие описания Рагнарёка, тут же вспомнит и мировой пожар, и гибель основных богов в битве с чудищами, и восставших ум-ших, и трубящий рог Гьяллархорн, возвещающий этот самый конец света. Нет, сказал докладчик, всё это только из христианства. На обсуждении я возразил: а как же кельты, говорю, с их пусть и не детально известной, но довольно бесспорной эсхатологией? – и кельты тоже, отвечает докладчик, взяли из христианства. Я говорю – были и античные упоминания конца света – но не смог их привести по памяти, хотя и помнил, что их надо искать в одной книге Широковой (см. далее). – Не знаю такого, говорит В.В. Василик, ведь античная эсхатология неразвита и вообще практически не существует. И не имея под рукой источники, я прекратил возражения, удручённо покивав на словах «античная эсхатология неразвита». Но теперь-то я процитирую ту самую книгу Н.С. Широковой.
Ирландская ключевая скела «“Битва при Маг Туиред” заканчивается эсхатологическими мотивами. Богиня войны Бодб предрекает конец света:
“А потом предрекла она конец света и всякое зло, что случится в ту пору, каждую месть и болезнь. Вот как пела она:
‘Не увижу я света, что мил мне.
Весна без цветов,
Скотина без молока,
Женщины без стыда,
Мужи без отваги,
<…>
Леса без желудей,
Море бесплодное,
Лживый суд старцев,
Неправые речи брегонов,
Станет каждый предателем,
Каждый мальчик грабителем,
Сын возляжет на ложе отца,
Зятем другого тогда станет каждый,
<…>
Дурные времена,
Сын обманет отца,
Дочь обманет мать’”.
Несложно заметить, что эти строки напоминают прорицание Вёльвы о гибели богов в Старшей Эдде:
“Братья начнут
биться друг с другом,
родичи близкие
в распрях погибнут;
тягостно в мире,
великий блуд,
век мечей и секир,
треснут щиты,
век бурь и волков
до гибели мира;
щадить человек
человека не станет”.
[Прорицание вёльвы, 45]
М.И. Стеблин-Каменский усматривал в описании морального разложения, предшествующего гибели богов в Старшей Эдде, христианское влияние. Однако, как известно, те же самые мотивы встречаются в поэме Гесиода “Труды и дни”, когда поэт рисует картину постепенного ухудшения и вырождения человечества по истечении времени – от “Золотого” века к “Железному”:
“Дети – с отцами, с детьми – их отцы сговориться не смогут.
Чуждыми станут товарищ товарищу, гостю – хозяин.
Больше не будет меж братьев любви, как бывало когда-то.
Старых родителей скоро совсем почитать перестанут…
Стыд пропадёт”.
[Труды и дни, 180–195]
Скорее всего, похожие описания упадка и вырождения человечества перед гибелью мира, встречающиеся во всех трёх поэмах, восходят к присутствующему <…> в древних мифологиях представлению о том, что протекание Времени предполагает всё больше удаление от “Начала” с его первозданным, райским совершенством. Всё, что происходит во времени, вырождается, разрушается и в конце концов погибает. Это один из элементов паниндоевропейской идеи о вечном сотворении и разрушении Вселенной».
Уж Гесиода, который создавал «Труды и дни» этак году в 700 до н.э., никак нельзя было бы приписать к числу испытавших влияние христианства. Но это ещё не всё. Продолжу цитировать ту же работу:«Развёрнутого же описания грандиозной финальной гибели мира в ирландском мифологическом цикле нет. <…> Это скандинавская мифология рисует яркую картину разрушения мира:
“Солнце померкло,
земля тонет в море,
срываются с неба
светлые звёзды,
пламя бушует,
жар нестерпимый
до неба доходит”
[Прорицание вёльвы, 57]
Существует, однако, свидетельство Страбона, которое показывает, что у кельтов существовали аналогичные представления о конце мира. Страбон пишет следующее: “Не только друиды, но и другие утверждают, что души и вселенная неразрушимы; но всё же в конечном счёте огонь и вода одержат верх над ними”» [Страбон. География IV, 4, 4].
Цит. по: Широкова Н.С. Культура кельтов и нордическая традиция античности. – СПб.: Евразия, 2000. С. 169–172.
Разумеется, Страбона тоже никак не получится вписать в число развивающих идеи христианства. Сомнительно, что в этом можно было бы обвинить и Индию, где идея четырёх юг (из которых наиболее известна последняя, Кали-юга) тоже предполагает конец света и его возрождение, но её я привлекать здесь не стану. Не стану вообще слишком закапываться, чтобы предельно сократить время выпуска этого поста (привет моему собрату Максу, который вечно требует писать посты «на коленке» вместо фундированных исследований).
Итак, заявлю без дальнейших рассуждений: индоевропейская мифология конечно имела свою эсхатологию. И у ней есть вполне определённые черты. Первые признаки конца света даны выше: упадок нравов, разрушение семьи и есть даже вполне конкретный пример – вражда между братьями. Природа тоже начинает чудить: ирландские «весна без цветов, скотина без молока» явно перекликаются с исландской идеей длинной зимы (да, это не «Игра престолов», это скандинавские «Эдды», гуглим Фимбульветр). Что-то не то творится и со светилами, а затем с водной стихией. Но финальной стадией является пожар, который и становится настоящим концом. Впрочем, из обломков родится что-то новое, хотя и не на нашем веку.
Группа о славянах, поэтому надо дать абзац и по ним. О.В. Белова и В.Я. Петрухин в главе «“Перебранка” на мировом древе: к истокам славянского мифологического мотива» книги Фольклор и книжность: миф и исторические реалии – М.: Наука, 2008. С. 66–72 – дают хороший разбор. Символом мироздания у славян, как и у германцев, они видят дерево. «Славянские представления о мировом древе <…> оказываются достаточно архаичными и не связанными напрямую с библейской традицией. <…> мировая ось должна быть неподвижной, её движение равнозначно трансформации и, в конечном счёте, гибели мира. <…> змея – воплощение особого могущества и угрозы со стороны нижнего хтонического мира – стремится заместить птицу, обитающую на вершине мирового древа, разрушить правильные космические связи. Птица на вершине древа воплощает космический порядок». Затем следует широкое обращение к фольклору и индийским параллелям. С космологическим «фольклорным» мифом связывается распространённый сюжет о попытке змеи погубить птенцов (обычно в этот момент в мифологии появляется какой-нибудь гэндальф, который выручает птичек и те потом хорошо помогают ему в ответ), вспоминается и средняя секция дерева (где у славян бывали огненная белка или пчёлы), и скандинавское древо Иггдрасиль, где тоже на вершине хищная птица, а внизу змеи типа Нидхёгга; «невзгоды у ясеня Иггдрасиль: корни ест Нидхёгг, макушку – олень, ствол гибнет от гнили» [«Старшая Эдда», Речи Гримнира, 35]. Авторы подытоживают: «видимо, славянский эсхатологический миф разворачивался в последовательности, обратной космогоническому поединку: не Громовержец поражал небесным огнём змея, скрывающегося у корней мирового древа, а вырывающийся из преисподней огненный змей <…> сжигал мировое древо». Добавлю от себя, что славянский конец света предполагал ещё вырывание из подземного плена побеждённых когда-то богами великанов, и многие боги погибнут в новой битве с ними – но про это подробнее как-нибудь не сейчас, хотя славянского подземного Врага можете рассмотреть на нижней секции Збручского идола – он сидит под землёй и ждёт этого самого конца света как скандинавский Локи. Змеи фольклора – возможно, помощники великанов (как Ёрмунганд), а может быть – возможная в христианском дискурсе смысловая их замена.
А что по христианскому концу света? – Конечно, сам он тоже откуда-то заимствован. Но он очень раскрутился на фоне действительно почти угасшей эсхатологии греко-римского язычества (БОГИ ТАМ ВОЗВЫСИЛИСЬ, в отличие от североевропейских традиций, и как бы предотвратили всё негожее для себя; так и в Индии Шива, Вишну и прочие самые-самые только играются, когда завершается гибелью мира Кали-юга; конец света для них внешний, они уже не часть мира, а над ним) и вполне мог наверно, придать идею собственно суда, упомянутого в «Муспелли» и может быть даже воскрешения ум-ших (очень такая ближневосточная идея с их ингумацией, не вполне логичная для сжигавших тела индоевропейцев, предполагавших загробный путь только для духовной составляющей). Но – от христианства к германцам пришло НЕ БОЛЕЕ ТОГО, на мой взгляд; а какие-то архетипы были исходно и там и этам, как часто бывает.
П.С. а что до воскрешения ум-ших, то это просто мифологическое прозрение технологии клонирования. И здесь действительно ингумация кажется выгоднее кремации, хотя по сути это ведь не оживление, а копирование. Все гены однажды смешают и люди будут играться гитлерами и наполеонами словно котиками; впрочем, и от самих котиков встроив себе жёлтые глазки и умение мурчать.. Если только не сгорим раньше этого.
«уже, князь, Игорю померк солнца свет, а дерево не к добру листву сронило» /Слово о полку Игореве/